Обучение грамоте. Слоги двойные и тройные. Слова под титлами. Часослов и Псалтирь. Обучение письму. Хождение в церковь. Твердое усвоение славянского языка.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

 На седьмом году отец начал учить меня грамоте вместе с сестрою Катей. Предварительно в один из воскресных дней отец взял меня и сестру в церковь, где по окончании обедни священник отец Иоанн Судаков, мой крестный отец, по просьбе родителя моего отслужил молебен Пресвятой Богородице. По окончании молебна отец Иоанн дал мне просфору и сказал: «Учись, крестник, хорошенько, будь бакалавром!» Значения этого слова я не понимал. Спросил отца, и он мог только сказать, что это самый лучший ученик в академии. На другой день отец сказал: «Ну, детушки, давайте помолимся Господу Богу, чтобы Он дал вам разум и понятие в учении. Молись, мать, и ты». Помолившись, отец велел нам сесть за стол, принес церковную азбуку, имевшую заглавие «Начальное учение человекам, хотящим учиться книгам Божественного Писания».

 Указав на буквы славянские, отец объяснил мне и Кате, что из этих слов составляются все книги. Не вполне уразумел я это. Далее отец дал нам в руки указки, сделанные из лучины, и, открыв азбуку, сказал: «Ну, говорите за мной: “аз”», - показывая при этом моею указкой на первую букву. Я и Катя бессмысленно повторили: «Аз». Указывая на вторую букву, отец сказал: «Говорите за мною: “буки”», - мы повторили: «Буки», - вновь ничего не понимая. Отец продолжал: «Говорите: “веди”», -- указывая нам при этом на третью букву, мы повторили: «Веди». Далее отец, показывая четвертую букву, сказал: «Это глаголь, говорите со мной: “глаголь”», - мы повторили. Тогда отец сказал: «Ну, на первый раз довольно. Начнем сначала; повторяйте за мной: “Аз, буки, веди, глаголь”. Вот и выучите сегодня эти буквы. Завтра пойдем дальше». На другой день, усадив нас за стол, отец спросил, не забыли ли мы вчерашние буквы. «Повторите». Мы повторили. Тогда отец сказал: «Теперь я вам буду показывать далее» -- и показал нам еще несколько букв.

 В течение восьми-десяти дней мы заучили все буквы и приступили к изучению слогов, сначала двойных (двухбуквенных), выговаривая: «Буки, аз ба-ба; веди, аз ва-ва; глаголь, аз га-га; добро, аз да-да» и т.д. Потом изучали тройные слоги таким образом: «Буки, арцы, аз ра-бра; веди, арцы, аз ра-вра; глаголь, арцы, аз, ра-гра; добро, арцы, аз ра- дра» и так далее. Изучив тройные слоги, отец сказал, что теперь нам надо выучить слова под титлами, что довольно мудрёно, и начал показывать и объяснять титла на букве в словах: «Аз: Ангел, Ангельский, Архангел, Апостол, Апостольский. Буки: Бог, Божество, Богородица, блажен, благословен, благодать. Веди: Владыка, Владычица, владычество, воскресение». И так далее по порядку букв. На изучение слов под титлами действительно было употреблено много времени, и необходима была большая память, чтобы запомнить и изучить такие слова. В заключение пришлось еще ознакомиться со знаками надстрочными и строчными. Название этих знаков меня много смешило, и хотя отец говорил, что эти знаки можно и не учить, тем не менее я постарался выучить их. Окончив и изучив всю эту азбучную премудрость, мы с Катей начали читать помещённые в азбуке утренние и вечерние молитвы, затем сокращенный катехизис, составленный простым, понятным слогом, кратко и ясно. В той же азбуке помещены были гражданским шрифтом (или печатью, как тогда называли) священные изречения, начинающиеся словами: «Буди благочестив, уповай на Бога и люби Его всем сердцем».

 После азбуки отец дал нам для изучения Часослов. Потом он привез нам из города Кашина от своего брата другой Часослов, с киноварью. И тут вышло большое недоумение: кому дать новый Часовник -- мне или Кате. Очень хотелось обоим иметь новый Часовник. Я просил Часовник себе, Катя -- себе, оба плакали. Наконец мать и отец стали просить меня, чтобы я уступил Часовник Кате, так как она бережливее и аккуратнее меня. После усиленной общей просьбы я не без гордости в сердце отдал Часовник Кате, очень обрадовавшейся. 

 Для дальнейшего образования необходимо было изучение и Псалтири. В одно утро отец принес Псалтирь и сказал нам: «Помолитесь Богу, детушки, с сегодняшнего дня вы будете учить Псалтирь». После молитвы мы сели за стол. Отец, открыв Псалтирь, показал нам на первой странице изображение святого царя Давида с пером в руках и сказал: «Это святой царь Давид, он сам и написал Псалтирь, перекреститесь и поцелуйте его». Я очень удивился, что царь Давид мог написать такую большую Псалтирь. Мы поцеловали изображение святого царя Давида. Отец сказал: «Теперь читайте первый псалом». Мы перекрестились и начали читать: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста и на седалище губителей не седе» и т.д. Прочитали весь псалом два раза. Отец сказал: «Ну, довольно на первый раз, перекреститесь, закройте Псалтирь и садитесь есть горячий картофель». С этого дня мы каждый день учили Псалтирь. Сестра Катя лучше меня училась и больше старалась, но на нее обращали меньше внимания. Отец и мать говорили:: «Тебе, Катя, не в школу идти...»

 Кроме умения читать, для поступления в училище необходимо было научиться несколько и писать. Отец боялся меня учить писать, говоря, что у него почерк старинный, но делать было нечего: кроме него, некого было просить. Сшил мне отец тетрадь из синей бумаги, очинил гусиное перо и заставил писать наклонные палки, потом малые буквы: «п», «б», «в» и т.д.; через некоторое время принёс пропись и велел писать складки.

Первый складок был: «Америка очень богата серебром».

Второй складок: «Трудности преодолевают прилежанием».

Третий складок: «Прилежание и раченье доставляют нам пользу и великую славу».

Все это я и писал в своей тетради. Сестра Катя писала реже меня, так как ее отвлекали на другие, женские работы.

 Во все воскресные и праздничные дни заставляли меня ходить в церковь к утрене и обедне, и я ходил и становился на правый клирос к своему отцу. Перед уходом в церковь я всегда просил у отца денег подать на блюдо, но отец был так беден, что нередко у него не было ни гроша. Чтобы скрыть это от меня, он говаривал: «Я подам и за тебя, Устинушка, а ты ступай так». И я, не зная истинной причины, уходил в церковь недовольный отказом.

 Со мной вместе становился и незабвенный друг мой Ваня Николаевский. Становились на клирос некоторые крестьяне и пели вместе с причетниками. После каждой обедни большой любитель пения отставной военный писарь Антон Кузьмич, имевший хороший бас, давал нам с Ваней, хотя мы еще и не умели петь, по грошу, а в двунадесятые праздники по копейке серебром. На эти деньги мы с Ваней в летнее время покупали в тот же день бабки. На грош нам давали десять пар, и мы тут же проигрывали их продававшим бабки крестьянским ребятишкам. Зимою играли с сестрами: я с Катей, Ваня с Надей. Была у нас подруга -- дочь священника села Градницы Павла, рано оставшаяся сиротой. Ее мы очень любили, но, поссорившись, дразнили: «Павка, желтая купавка», на что она очень обижалась. Но все остальное время было связано с книгою, с церковью, со службой в церкви.

 Особенно любил я быть в церкви за утреней в Вербное воскресенье и на Пасху. Раз произошел такой случай: в Вербное воскресенье мать из сожаления не разбудила меня к утрени, и я проснулся, когда утреня кончилась и зазвонили к ранней обедне. Я начал плакать и не хотел ничем утешиться. Тогда отец сказал мне: «Устинушка! Утешься, вот звонят к ранней обедне, пойдем в церковь со мною на клирос с вербою и свечкою». Я ответил отцу, что за обедней не стоят с вербою, но отец сказал: «За ранней обедней можно». И вот я пошел в церковь, встал с отцом на клирос с вербою в руках. Отец засветил мне свечку и дал в руки, говоря: «Вот тебе верба и свечка, держи в руках и молись». Не прошло и пяти минут, как с левого клироса пришёл пономарь Иван Дмитриевич и, бесцеремонно задув мою свечку и взяв из моей руки и вербу и свечку, пробурчал: «Теперь не стоят с вербой, на то была заутреня, а ты, верно, проспал ее. Дожидайся следующего года». Трудно описать то огорчение и печаль, какие принесли мне эти слова. Слезы брызнули из глаз. Отец, укоризненно посмотрев на пономаря, сказал с сожалением: «Ну, что тебе за охота, Иван Дмитриевич, раздражать ребёнка». Мне же отец ничего не сказал. Всю обедню я простоял печальный и мало молился Богу, а придя домой, все пересказал матери и опять долго плакал.

 Когда я стал порядочно читать Псалтирь, отец заставлял меня на клиросе читать псалмы, установленные для Часов перед Литургией, а после обедни приводил с собою в алтарь, где служивший священник, мой крестный отец Иван Судаков, давал мне половину просфоры, а иногда и цельную, говоря: «Старайся, крестник, учись хорошенько». А отец при этом добавлял: «Целуй скорее руку у отца крестного!» Получив просфору, я бежал домой с радостью и, как только входил в избу, кричал: «Маменька, маменька! Крестный дал мне целую просфору, вот она!» Мать отвечала: «Ну вот, дитятко, и слава Богу! Что же ты, читал часы?» -- «Читал, читал, маменька», -- отвечал я.

 Изучением чтения по славянской печати и русской гражданской и писанием по двум линейкам закончилось мое домашнее образование. Об арифметике и грамматике я не имел и понятия, но твердо изучил и усвоил славянский язык.