По пинку Лады Бакал я думаю сейчас об организации поездки в Александрию (где никогда еще не бывал) для культурно-туристической компании Фрам. В связи с этим я обратился к единственному, кажется, ярчайшему появлению Александрии в русской поэзии — “Александрийским песням” Кузмина. Дата условная: в 1908 году цикл был впервые опубликован полностью, но многие отдельные тексты появлялись в печати чуть раньше. Кузмин был в Александрии в нежном возрасте 21 года, путешествуя по Греции и прочему Средиземноморью со своим любовником “князем Жоржем” — беглый поиск говорит, что установить его личность филологи так и не смогли — но Александрия в “песнях” имеет мало отношения к Александрии конца XIX века, уж тем более нынешней, когда в антиколониальном угаре оттуда, судя по всему, выгнали все многонациональное население (в путеводителе про синагогу сказано — “позвоните такому-то, ему лет 50, он самый молодой из тридцати or so оставшихся александрийских евреев — если повезет, придет и впустит”), уничтожили почти все признаки бурной космополитичной жизни и привлекли в качестве новых жителей окрестных декхан, не имеющих никакого исторического отношения к городу. Хотя Александрия времен кузминского путешествия могла быть более пестрой и привычной (примерно такой, как Александрия Лоренса Даррелла), к циклу стихов она все равно не имеет особого отношения, потому что там цветет и пламенеет эллинистическая Александрия — времен Каллимаха, Эратосфена, в крайнем случае Клеопатры (“Разве неправда, / что жемчужина в уксусе тает” — одно из тех стихотворений, которые я впервые запомнил в бабушкином исполнении); даже еще не Гипатии и халифа Омара, напрасно, видимо, обвиненного в сожжении Александрийской библиотеки — ее, судя по всему, уничтожили христиане.

Интересный вопрос — какова форма “Александрийских песен”. Это вроде бы верлибр, но не совсем верлибр, у него явно много внутренних ограничений, формализовать которые непросто; мне смутно вспоминается, что Гаспаров писал про это, но если так, это была лишь попытка что-то нащупать — такую же восторженную растерянность стиховедов вызывают, скажем, “Песни западных славян”. Я помню, как на одной конференции две группы стиховедов почти подрались (это не фигура речи), споря о том, силлабика или силлаботоника используется в “Божественной комедии” Данте; меня это очень рассмешило и одновременно показало, что нежелание примкнуть к сражающимся, видимо, означает, что я не серьезный стиховед.