Дело Павликовой и Дубовик логично вытекает из сворачивания свобод и неготовности власти к непоказушной работе с молодежью.
Дело организации «Новое величие», более известное как «Дело Ани Павликовой и Маши Дубовик», вызывает много вопросов как к силовикам, так и к чиновникам, которым положено работать с молодежью. А пока последние дистанцируются от обсуждения таких непростых историй, как арест Павликовой и Дубовик, эту функцию берет на себя блогосфера. Кроме того, неравнодушные женщины уже готовы пройти сегодня вечером маршем по улицам Москвы для привлечения внимания властей к такой странной борьбе с экстремизмом.
История выглядит очень некрасиво и крайне невыигрышно для государства, его правоохранительных органов и судебной системы. Власть вроде бы может сейчас не давать информации, поскольку идет следствие, и оно имеет право на свои тайны. Но в нашем пока еще не закрытом обществе наружу уже выплеснулось много такого, что «под ковер не заметешь».
Во-первых, среди нескольких арестованных — две девушки, одна из которых встретила в тюрьме совершеннолетие. И они, судя по многочисленным доступным материалам, ну никак не похожи на «разбойниц». Это явно «домашние» девушки, притом очень неравнодушные и чуткие, они обожали животных и спасали выпавших из гнезда птенцов, кормя их из пипетки.
Обвинение же — в создании экстремистской группы, направленной на свержение существующей власти, — как-то не вызывает доверия и желания эту власть защитить. Уж очень разные «весовые категории» у власти и ее оппонентов. Правда, по данным следствия, девушки один раз вроде бы упражнялись в стрельбе из какого-то ружья и чуть ли не в метании «коктейлей Молотова».
Во-вторых, известно, что практически всю «организационную работу» по созданию группы проделал некий аноним, причина засекречивания которого достаточно ясна: это внедренный государственный агент. Попросту говоря — и это слово уж слишком просится на язык — провокатор.
Между тем, в России действует федеральный закон «Об оперативно-розыскной деятельности», статья 5 которого гласит: «Органам (должностным лицам), осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, запрещается:… подстрекать, склонять, побуждать в прямой или косвенной форме к совершению противоправных действий (провокация)».
Написано коротко и ясно, и слово «провокация» присутствует. То есть таких вещей делать нельзя — и не только по очевидным нравственным соображениям, но и просто по закону. А все разговоры о том, что так делает ФБР в США — в общем-то, от лукавого.
«По информации, которую достоверно мы имеем, там было три человека, связанных со спецслужбами, — рассказал „Росбалту“ исполнительный директор движения „За права человека“ Лев Пономарев, пристально следящий за делом. — Два точно — про одного написано, что это капитан полиции, а другой — из Росгвардии, это адвокаты видели. И один — некий Руслан Д., он же Константинов — так там скрыты все его параметры, вымараны».
Именно «Руслан Д.», как только он появился в группе, на собрании в «Макдональдсе», взял в свои руки всю оргработу и написал устав и программу, а также листовки — чтобы все это выглядело как экстремистский материал. «А так как на организацию это поначалу не тянуло, он велел „разбиться на пары“: разведка, финансовый сектор, взаимодействие со СМИ, — рассказал правозащитник. — Он снял квартиру и платил за нее, купил оборудование, вел совещания, которые и сам снимал на видео. И когда девушки хотели было отойти, уговаривал их не уходить».
Объяснений того, что все данные о «Руслане Д.» из дела «вымараны», как пояснил Пономарев, может быть только два, одно из которых совершенно неправдоподобно. А именно: «что это был очень сильный организатор и активист, который, вдруг испугавшись, пошел и сдался». «Но это не проходит, — подчеркнул правозащитник. — Он же сам все это делал — кого же он, сам себя испугался?»
А если нет — то, значит, провокатор. Никого это в нашей стране не удивляет. «Пока непонятно — сверху это все спланировано или это „низовой экстремизм“ сотрудников органов, — заметил Пономарев. — Правильно говорят, что это проверка нашего общества на вшивость. И я рад, что общество ее выдерживает. Наглый вызов спецслужб, на который надо ответить столь же дерзко».
Есть и вопросы «более общего порядка». Ведь не так уж удивительно, на самом деле, появление в одной биографии пипеток, из которых поили птенцов, и старого ружья, из которого учились стрелять.
Молодежь всегда была склонна к бунту. Причин для этого много, но уж по крайней мере одна из них точно состоит в том, что юные сердца и головы особенно чувствительны к социальной несправедливости. И сплошь и рядом в протестных движениях, как легальных, так и нелегальных, объединялись чуткие и искренние юноши и девушки из благородных и богатых семейств и наиболее энергичная молодежь из бедноты и социальных низов.
История царской России XIX и начала ХХ века изобилует примерами того, как в юных руках оказывались револьверы и бомбы — и сколько личных трагедий было, не перечесть. Как не допустить повторения этого? Учитывая, что и в наши дни в России вполне достаточно и бедности, и вопиющего неравенства, и жестокости. Уже ясно, что сейчас государство действует так, как нельзя. А как можно и нужно?
«Я категорически не хочу, чтобы начался „террор гимназисток“ начала ХХ века, — подчеркнул Лев Пономарев. — Но если в наши дни, когда какой-то небогатый интеллектом парень 15-ти лет пишет в интернете: мол, завтра будем громить полицейский участок, — сразу его сажать и показывать: вот, что с вами будет, — это точно парней не остановит! Они еще скорее возьмутся за пистолеты. Психологи должны работать, гражданское общество подключать».
Простых ответов, похоже, нет. Собеседники , тем не менее, настаивают, что молодежи нужно, прежде всего, дать возможность открыто и публично высказаться. А желательно — и возможность проявить себя конструктивно, хотя с этой задачей государство и власть справляются как-то не очень.
«Отдельные люди в государстве понимают ситуацию, — заметил политолог и журналист Максим Шевченко. — Но система не может проявить разум. Люди понимают, что надо разговаривать с молодежью, а система понимает, что надо душить экстремизм. Они не способны идти по пути диалога».
Особо подчеркнул собеседник важность «права голоса» именно как голосования, как восстановления демократических выборов — и возможности сменить недостойных, оказавшихся наверху. «Надо отнять у „Единой России“ право монопольного распоряжения выборами, защитить демократическую процедуру и дать людям выразить свой протест, — предложил Шевченко. — Не бойтесь смены кабинета!»
Сам Максим Шевченко придерживается глубоко пессимистического взгляда на ближайшее будущее. «Выборы за выборами они просто тупо вытирают ноги о возможность выплеснуть энергию протеста в какие-то парламентские структуры, — рассказал политолог, в частности, на основе своего участия в нынешних выборах губернатора Владимирской области. — Сами это уничтожают. Они запустили процесс, который пойдет, как ядерная реакция».
По мнению политолога, власти действуют, именно как жандармы в середине XIX века, что способно привести к появлению организаций вроде «Народной воли» и «Черного передела». «Действовали провокаторы, были инсценировки терактов, — отметил Шевченко. — И все равно появились Перовская и Кибальчич и сделали то, что сделали».
«Молодежь как таковая во все века являлась носителем возмущающего поведения, — напомнил заведующий кафедрой психологии личности МГУ Александр Асмолов. — И самое опасное для любых правительств — это пойти по пути превращения молодежи в „антикультуру“. Чем более репрессивно государство действует по отношению к молодежи, тем больше оно приближает „время Ч“ — время изменения развития всей культуры».
«Когда молодежь может говорить и проявить себя, дорога молодежи идет не по пути бунта и агрессии, а начинает принимать конструктивные формы, — подчеркнул опытный педагог. — Во многих странах для канализации этого разрешен карнавал, разные шутовские действия, и не возникает агрессии».
Но сделать так, «чтобы молодежь почувствовала, что с ней не играют, а она востребована, и у нее есть будущее», — задача, для государственных чиновников плохо исполнимая. В связи с этим Александр Асмолов заметил, что такие советские мегапроекты, как Целина в 1950-е и Байкало-Амурская магистраль в 1970—80-е годы, привлекли определенное количество энергичной молодежи, полной сил и желавшей проявить себя.
Профессор Высшей школы экономики, директор Центра молодежных исследований Елена Омельченко также отметила наличие в стране «низовых молодежных групп, чьи планы связаны с представлением о справедливости и несправедливости». Причем, в такие группы особенно охотно «объединяются студенты-историки и политологи, у которых ощущение несправедливости особо обостряется».
«Работа должна быть в формате дискуссии, которая у нас все больше сворачивается, — заметила Омельченко. — Власть вроде бы хочет привлечь молодежь к политике, но оставляет ей очень мало пространства для высказываний».
Как считает социолог, «нужны открытые площадки, не в формате „селигеров“, где готовится кадровый потенциал на виду». «Если мы хотим понять, что происходит в более закрытых пространствах, надо давать поле для дискуссий, — полагает Омельченко. — Должна быть инициатива сверху, чтобы найти более удобный формат».
В качестве положительного примера таких «низовых площадок» Елена Омельченко привела современный Петербург. В «лофтовых пространствах» Северной столицы удачно соединились «малое предпринимательство, магазинчики, кафешки, кино, выставочные залы, коворкинги, места отдыха и тусовки с небольшими ценами, веганские кафе, живые уголки с зоозащитой».
Все это, кончено, только капля в море нашей суровой действительности.
