Дом эпохи Клемента Вседержателя находился на узкой, увитой диким виноградом улице, в самом центре Старого города. Вывеска "Фабьен Клеменз и сыновья" была неброской и маленькой, но знающим людям говорила о многом. Я переложил саквояж в другую руку и толкнул дверь. Колокольчик над моей головой звякнул хрустально и нежно, и почти тут же рядом оказался привратник в темно-бордовой ливрее, которая едва не лопалась на его плечах. По плоскому лицу, переломанному носу и ссадинам на огромных кулаках сразу угадывался род занятий этого человека - вышибала. На его поясе висел корд в дорогих ножнах. Не удивлюсь, если за стойкой лежит шестопер или какая-нибудь дубинка. Впрочем, для костолома у него были изысканные манеры и умение вести себя вежливо, что для компании, где он работал, совершенно неудивительно.

- Вы в первый раз у нас, господин? - спросил он, ощупывая глазами мою одежду на предмет спрятанного оружия.

- Нет, - ответил я и, чтобы избежать лишних вопросов, расстегнул куртку, показывая кинжал.

Зависший над горизонтом багровый шар вечернего солнца нашел-таки прореху в затянувших край неба облаках и злорадно слепил глаза. Полозья саней весело хрустели свежевыпавшим снегом, а разгулявшийся с приближением сумерек мороз кусал щеки и нос. Еще и ветер колол лицо острыми снежинками.

Но беспокоило не это. Нет - под сердцем с самого утра поселилось какое-то смутное беспокойство, а внизу груди то и дело начинало противно посасывать. И что самое поганое - особых поводов для беспокойства не было. Наоборот, все складывалось очень даже неплохо. Вот и до села мы уже точно успеваем добраться до наступления темноты - не зря спозаранку из Форта выехали. Подсуетились, сунули на лапу знакомому инспектору Гарнизона и не прогадали. Солнце только садиться начало, а ехать километров десять осталось, не больше.

Кидж-Кайя стояла, заложив руки за спину, слегка склонив стриженую голову. Новобранцы переминались за ее спиной, поглядывая на темные высокие своды, потрескавшиеся камни стен. В старом монастыре шел суд над оборотнем.

Джер в который раз оттянул и без того широкий ворот рубахи. Алькаду тоже было не по себе - он то и дело утирал лицо рукавом. Перехватил взгляд друга, проворчал: Ох, и жарища тут у них!. Бено пожирал взглядом мужчину в серебряной клетке. Был тот грузен, немолод и перепуган до того, что жалость брала. Босые волосатые ноги неуверенно переступали под подолом длинной грубой рубахи, бледно-голубые глаза перебегали от стражников до высоких судей и обратно.

Она застонала, заслоняя глаза от солнечного света, - этот треклятый свет совершенно не хотел считаться с ее жутким похмельем. Кидж-Кайя осторожно села - мозги резко бултыхнулись в черепной коробке. Стараясь не шевелить головой, ищуще протянула руку, вцепилась в горлышко бутылки, как в последнюю надежду. Вина - только чтобы губы обжечь. Кидж-Кайя скосила глаза вправо, на мужчину, лежавшего ничком на кровати, и скривилась - уже от отвращения. Где она только такого отыскала! Впрочем, после трех бутылок что красавчик, что рыжий кабан вроде этого - едино...

С трудом, с передышками, застегнула штаны и ремни (они даже не удосужились до конца раздеться). На шнуровку ботинок ее уже не хватило, и, сунув их под мышку, Кидж-Кайя, сутулясь и жмурясь, выползла в серый рассвет. Через час все еще босая, мокрая и злая, но уже посвежевшая и протрезвевшая, она добралась до казармы.

Приготовившись умереть, сержант пытался найти причину - хотя бы одну-единственную причину! - по которой ему не следовало этого делать. Теперь, когда два зверя - ярость и сожаление - перестали пожирать его изнутри, а до небытия оставались считанные минуты, почему бы не сыграть с самим собой в эту игру, столь же дурацкую, как вся его жизнь?

Водка закончилась. Последний глоток он сделал больше суток назад; про еду вообще не вспоминал. Впервые за много месяцев в мозгу воцарилась относительная ясность, отступили призраки прошлого, давно обглодавшие сердце и, как казалось сержанту, принявшиеся за побитую циррозом печень. Слова "душа" не было в его лексиконе. Это выдумки для сопляков, не умеющих ни жить, ни умирать без ложной надежды. Сержант умел. Его последняя игра с самим собой вовсе не означала, что он цеплялся за свое ублюдочное существование. Он просто хотел подвергнуть это проклятое существование холодному анализу, чтобы иметь полное право произнести перед смертью только одну фразу: "Все - дерьмо".

Задайте свой вопрос коллективу программы "Модели для сборки".

Вик уже не шатался, ноги держали как надо. Тело поняло, что сейчас придется работать, хоть ты тресни, и покорилось разуму. Только за руль пусть лучше сядет Лора. А то вдруг придется стрелять по колесам, усмехнулся про себя Вик. Хотя нам запретили...

- Вам туда минут двадцать?.. - спросил Сарториус, догоняя Вика.

- Пятнадцать. Но мы опоздаем, наши с ордером будут через десять.

- Проинструктируй их, будь добр.

- Не понадобится. Во-первых, мы с Лорой знаем, чего не надо искать и где оно лежало, хе-хе... Во-вторых, старший все равно я, что найдут, то мне принесут.

Он открыл дверь машины и, кряхтя, полез в нее: нет, тело все еще раздумывало, стоит ли ему работать сегодня.

- Кодовая книга обычно художественное произведение, - сказал Сарториус. - Как искать, по каким признакам, я даже боюсь тебе подсказывать, чтобы не сбить с толку. Удачи!

Задайте свой вопрос коллективу программы "Модели для сборки".

Джонни расцвел. В женском такси ему нравилось все, начиная с самой идеи и заканчивая скамейкой перед офисом. Он, правда, не курил, но все равно здорово было сидеть с девчонками, слушать их болтовню и поддакивать. Особенно когда приходила Стелла.

Джонни сам не понимал, что с ним творится. Его скованность вроде бы никуда не делась, он по-прежнему робел, но внутренне ему с каждым днем становилось легче и легче в окружении женщин. Он их, как раньше, любил всех сразу, и Стеллу в отдельности, и как раньше, опасался, только уже по-другому. Было немного страшно того неведомого, что они будили в нем самом. Он больше не боялся, что его стошнит. Напротив, Джонни мечтал, чтобы случилось нечто. Допустим, вдруг из гаража выскочит крыса, и испуганная девчонка бросится ему на шею. Пускай девчонке уже за тридцать и она совсем не принцесса - ну, вы поняли, - какая беда? Зато она своя в доску, прямо-таки родная, Джонни ей менял масло и фильтры и учил ее прогревать коробку передач перед выездом...

Задайте свой вопрос коллективу программы "Модели для сборки".

Вик почти бегом выскочил из офиса, открыл дверь машины и бросил Лоре:

- Пересаживайся. Я поведу. А то ты услышишь новости - врежешься.

- Я угадала? Импотент? Эти тетки над ним смеялись? - Лора проворно скользнула на правое сиденье.

- Мы идиоты, - сообщил Вик, захлопнул дверцу и рванул с места.

- Какая свежая мысль. Ну?...

- Помнишь, я ляпнул, мол, мужик ли Кеслер - еще вопрос. Действительно вопрос. Зачем банде моторизованных лесбиянок мужик-механик?

- О-па...

Лора на миг задумалась и кивнула:

- Мы идиоты.

- Проблема в том, что это ни черта не объясняет.

- Еще как объясняет. Потому у нас и раскрываемость такая низкая.

- Нашла время издеваться.

- Полчаса назад у меня было ощущение, будто я наступила в лужу крови, - сказала Лора. - Сейчас кажется, что наступила в дерьмо.

- А мне кажется, мы в дерьме уже по уши. Между дьяволом и глубоким синим морем .

Задайте свой вопрос коллективу программы "Модели для сборки".

"...Посеяв хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить... Литература, театры, кино - все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать... художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства... Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности... Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку всегда будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее".

Приписывается Аллену Даллесу, на самом деле - А. Иванов, "Вечный зов", редакция 1981 г.

Задайте свой вопрос коллективу программы "Модели для сборки".

Алесь Бабич опустился на корточки, достал из-за пазухи потрёпанную, перетянутую аптечной резинкой колоду карт и взглянул на рассевшуюся в метре напротив Смерть.

- Сыграем? - предложил он.

Смерть откинула капюшон, в пустых, высеребренных луной глазницах Бабичу почудилось удивление.

- На что же? - спросила Смерть.

Бабич сглотнул слюну, сорвал с колоды резинку, отбросил в сторону.

- Я в жизни не верил попам, - сказал он. - Ни в рай, ни в ад, ни во что. Но получается, что раз есть ты, то и они тоже есть, так?

- Допустим, - усмехнулась Смерть. - И что с того?

Алесь с трудом подавил внезапное желание перекреститься.

- Ставлю душу, - выпалил он. - Если проиграю, гореть ей вечно в аду.

Смерть задумалась. С минуту молчала, затем сказала:

- У тебя и так немного шансов мимо него проскочить. Впрочем, такие вопросы решаю не я. Допустим, я соглашусь. Что же мне ставить?

- Девчонку ставь, - дерзко ответил Бабич. - Играю душу против девчонки. В очко, в один удар. Устраивает?

Смерть вновь усмехнулась.