С лета 1922 года Мартин Хайдеггер начинает писать книгу об Аристотеле. До этого, в зимнем семестре 1920/1921 годов (29.10.20 - 25.02.21), он читает курс "Вступление к феноменологии религии". В этом курсе Хайдеггер восходит к стокам первоначального опыта христианской жизни, "христианской фактичности". На основании посланий апостола Павла к Галатам и Фессалоникийцам.  

Уже в этом курсе формулируются и развиваются главные линии его мышления. Первичный опыт христианской жизни Хайдеггер усматривает в ожидании "времен (chronos) и сроков" (kairos)".   

Как толкует Хайдеггер: срок (kairos) должен наступить внезапно лишь для тех, кто его не ожидает. "Они (эти люди, которые проводят свою жизнь в беспечности - А.Б.) не могут спасти себя самих, потому что они не владеют собой, потому что они забыли собственную самость" (weil sie das eigene Selbst vergessen haben). Эту изначальность и негарантированность христианской мысли, ее "кайротичность" и упование на пришествие Господа, исказили и предали забвению Отцы Церкви и схоласты (тема летнего семестра 1921 года "Августин и неоплатонизм").   

Мы, сегодняшние, тоже больше всего думаем о безопасности и гарантиях. И стремимся создать их для себя, скорее всего, тщетно...   Хайдеггер стремится соединять нити времен, он ищет новые формы христианства в 20-е годы ХХ века. И для этого он хочет взломать (подвергнуть деструкции) застывшие и окаменевшие формы "теологии" и христианских практик. Но в этой деструкции он заходит слишком далеко...  

Но вот уже летом 1922 года Хайдеггер берётся за феноменологические интерпретации Аристотеля (а читать курсы о Стагирите начинает уже в 1921-м). Он планирует издать книгу по Аристотелю. "Бытие и время" (1927) - это эрзац-книга, факт неродившегося исследования по Аристотелю.   

За три недели (конец сентября - начало октября 1922) он создает небольшой текст и отправляет его Паулю Наторпу. Этот текст читает и ученик Наторпа, 22-летний Гадамер. Вот что он вспоминает: "Грандиозная сила феноменологического созерцания, которую Хайдеггер продемонстрировал в своих интерпретациям, настолько основательно и успешно освободила первоначальный текст Аристотеля от ретуши схоластической традиции.., что Аристотель вдруг заговорил на совершенно неожиданном языке. Вероятно, тогда это было неожиданно... и для самого Хайдеггера".   

Мне кажется, что Хайдеггер тогда освободил аристотелевские тексты и от самого Аристотеля. Но что было настоящим и неподдельным в этих текстах - так это опыт самобытного и оригинального мышления.   

Вот об этом мышлении я и говорю в своей беседе.