Во второй беседе биофизик Симон Шноль вспоминает ученых, повлиявших на развитие российской и советской науки. Он рассказывает легенды о событиях, которых не застал, и описывает эпизоды, которые видел лично. В этой беседе ученый говорит о протесте Стромынки, затылочных венах крокодилообразных, «полезной наглости» Валерия Сойфера, кафедре, для которой студенты сами отбирали лекторов, и самом умном человеке в мире (по версии Николая Тимофеева-Ресовского). Значительную часть рассказа Шноль посвящает судьбе большого биологического открытия — матричного принципа. Дважды ученые, кардинально повлиявшие на развитие этой идеи, из уважения приписывали собственные открытия предшественникам. Шноль возвращается к трансформации биофака: он вспоминает сотрудников из команды нового декана и биологов «старой гвардии», на которых держался факультет после разгрома. Рассказывает, как чуть не отправился на Колыму, и объясняет, почему его не приняли на службу в 137 мест, а затем взяли работать с радиоактивными изотопами на секретном предприятии. Там у него появились коллеги — жизнерадостные капитаны МВД и собственная гербовая печать. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

В пятой беседе литературовед Михаил Бахтин подробно размышляет о стихах и прозе Константина Вагинова, вспоминает о спектаклях, которые шли в Петрограде-Ленинграде середины — конца 1920-х годов, говорит о фрейдизме и отношении к этому учению в России. Пожалуй, самая яркая и ценная часть этой беседы — рассказ о ссыльной жизни в североказахском Кустанае, о работе экономистом в местном райпотребсоюзе, а также о жизни после окончания ссылки. Бахтин говорит о том, как устроился работать в Саранский пединститут, как затем уехал в Савелово и тайком жил у родственников и друзей в Москве и Санкт-Петербурге, а потом вновь уехал жить и работать в Саранск.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

Во второй беседе Ирина Поздеева подробно останавливается на годах учебы в Московском университете. Она рассказывает о своем интересе к античной истории, который начался с лекций К. К. Зельина и работы в археологических экспедициях В. Д. Блаватского. Одним из ярких эпизодов стала поездка в Анапу, где студентке предстояло самостоятельно организовать раскопки античного некрополя, набрав помощников из местных жителей. Поздеева вспоминает о непростой защите кандидатской диссертации по истории Афин и причинах неожиданной перемены в научной тематике. Ирина Васильевна рассказывает о том, как история русской книжности привлекла ее внимание и со временем стала главным делом жизни. Интересны перипетии, связанные с изучением богослужебных книг, необходимых для студентов-историков, но официально недоступных в стране воинствующего атеизма.Отдельными страницами воспоминаний становятся смерть Сталина 5 марта 1953 года и Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

В заключительной — четвертой — беседе биофизик Андрей Рубин описывает создание лаборатории космической биологии и руководство кафедрой на биофаке МГУ. Рубин рассказывает о специфике лабораторной работы, борьбе с изобретательным пьянством инженеров и советском рынке —  дефицитном оборудовании и дефицитных кадрах. Во второй части беседы ученый размышляет о воспитании новых ученых, проблемах сегодняшних студентов и экстремальных экспедициях на Камчатку и Памир. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

В первой беседе Ирина Поздеева рассказывает об истории семьи, пермских родных, аресте отца-врача и деда-священника в Волоколамске и переезде семьи в Детгородок, находившийся в Иосифо-Волоцком монастыре. Центральную часть беседы занимает война и немецкая оккупация, которую семья пережила в монастырской башне и доме неподалеку от стен. Монастырь становится самостоятельным героем воспоминаний — с ним связаны выживание родных в голодные годы и последующий интерес Ирины Поздеевой к истории. Заканчивается беседа поступлением на исторический факультет Московского университета. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

Третья беседа с биофизиком Андреем Рубиным — о синхронном переводе, которому Рубин посвятил почти пятьдесят лет. В школе он начал заниматься английским языком и научился говорить «по-американски», не шевеля губами, а обучаясь в университете принимал участие в научных конгрессах в качестве синхрониста. Рубин делится хитростями профессии, рассказывает о главных ошибках и распространенных проблемах синхронных переводчиков, объясняет, зачем переводчику-синхронисту нужны наушники, сколько секунд требуется на отдых и что делать, если не получается перевести фрагмент текста.Рубин не раз побывал в зарубежных командировках — в том числе активно ездил в США в 1960-е — 1970-е годы. В беседе он отвечает на вопрос о том, чем американцы отличались от советских граждан и почему на самом деле не складывалась их дружба. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

В четвертой беседе Михаил Бахтин переходит к рассказу о несостоявшемся «деле академиков» и статье братьев Тур «Пепел дубов», после которой «целый ряд лиц, в том числе и я, уехали… были высланы… были сосланы». По понятным причинам (запись сделана в 1973 году) он не вдается в подробности своих ареста и ссылки, ограничиваясь замечанием, что «обращение с нами, в частности со мною, в МГБ было очень хорошее».В этой беседе Бахтин много говорит о поэзии и поэтах. Он дает очень выразительный портрет Федора Сологуба на посту председателя Ленинградского отделения Союза писателей, мягко отстаивает перед Виктором Дувакиным свое представление о том, что «веселой поэзии не может быть», переходит в связи с этим к карнавальному в творчестве Маяковского, говорит о том, как участвовал в сборе денег для умирающего Блока и упоминает существовавший в то время спор о том, был ли установлен крест на первой могиле поэта. Еще один яркий портрет — Николая Клюева: его мнимая неграмотность, симпатии и антипатии, скабрезная сказка, рассказанная в одном литературном салоне и гомосексуальность поэта.Завершается беседа рассказом о поэтах, посещавших ленинградские литературные салоны конца 1920-х годов.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

Во второй беседе философ Анатолий Зотов размышляет о значении научных школ, прогрессе, теоретическом мышлении и оскудении культуры. Он рассказывает о своем выборе между историей философии и физикой, который так и не был сделан ученым окончательно. Зотов описывает, как с коллегами-философами хотел перебраться в новосибирский Академгородок в 1980-е годы, и что этому помешало. Анатолий Федорович вспоминает разногласия между Академгородком и руководством Новосибирской области и объясняет сложное положение ученых-исследователей, ограниченных нуждами планового производства. Интересны воспоминания Зотова о параллельной учебе на философском и физическом факультетах МГУ, посещении семинаров Ландау, работе в Сталинграде и защите докторской диссертации.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

Третья беседа с философом Михаилом Бахтиным начинается с нелицеприятной оценки Анны Ахматовой как поэта. «Глубины большой в этот период ранний, когда я ее узнал, у нее не было в стихах. Не было ее и в жизни, как мне показалось. Ее интересовали люди. Но людей она как-то ощущала именно… по-женски, как женщина ощущает мужчину», — говорит Бахтин и переходит к размышлениям о том, кто такой сноб вообще и сноб в искусстве, в частности. Далее Бахтин дает еще одну лишенную прикрас характеристику — писателя Максима Горького.Бахтин вспоминает, как он и его близкие друзья восприняли Февральскую революцию: «Все это кончится очень плохо… Мы считали, что все эти интеллигенты совершенно неспособны управлять государством, неспособны защитить революцию Февральскую… И поэтому неизбежно возьмут верх самые крайние, самые левые элементы, большевики».В конце беседы Бахтин говорит о Владимире Маяковском и своих впечатлениях от него. И здесь тоже его оценка довольно спокойная. Отчасти это вызвано тем, что он был очень хорошо знаком с западной «левой» поэзией, поэтому российские футуристы воспринимались им как «дети» и «подражатели».Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.

Во второй беседе биофизик Андрей Рубин рассказывает о своей юности и знаковых событиях эпохи, на которую она пришлась. Он объясняет, как вернулся невредимым с похорон Сталина, что думал о Хрущеве и «антипартийной группе» и почему, несмотря на колебания, решился вступить в партию. Отдельное внимание в беседе уделяется науке. С одной стороны, Рубин размышляет о глобальных процессах биофизики. С другой, вспоминает работу в лаборатории ФИАНа и лекции на биофаке МГУ, настоящую ценность которых осознал далеко не сразу. Рубин описывает неспокойную атмосферу биофака 1950-х годов и свое поведение в качестве комсорга во время «дела сестер Ляпуновых». А еще рассказывает, почему во время поездки на целину его принимали за племянника Сталина и при чем здесь картошка с луком.   Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.