Я назвал их племенем, хотя у них не было вождя, а жили вместе около десятка семей в деревянных домах и вели натуральное хозяйство. Я назвал их племенем, потому что меня удивила их вера. И опять же, я называл это верой условно, потому что формально — это никакая не вера, а заблуждение, подобное лжи во спасение. Если бы не было таких людей, то я бы шёл прямой дорогой, не сбиваясь с пути, и вряд ли дошёл бы до маяка, а была бы у меня одна дорога, одно слово, прямая.
Сразу нужно рассказать ещё вот что: война была похожа на аномалию и многое изменила, например, языки. Все вдруг стали понимать друг друга, какой национальность кто не был. Поэтому эта война не похожа на другие войны. У этой войны странные цели: каждый сражается до тех пор, пока не поймёт, кто его враг.
Я зашёл в это небольшое поселение с оружием и спрятал часть своего вооружения, убедившись, что никто не причинит мне вреда. Был рабочий день, почти все дома были пусты, только возле одного дома сидел пожилой мужчина и кормил мальчика, который мог лишь шевелить головой, из тарелки пловом. Я поздоровался и сел рядом. Мужчина предложил еду и мне. Я не стал отказываться и в ответ сказал, что могу за еду оставить ему гранату.
— Нам это ни к чему, — сказал мужчина, продолжая кормить мальчика, — мы не воюем.
— А если придут и будут насиловать ваших женщин?
— Ну, вы же пришли и никого не насилуете. Думаете, вы первый?
— Дело ваше.
От мужчины и, правда, исходила сила, которую я назвал покоем. Он так кормил мальчика, разговаривал с ним, смотрел с таким миролюбием, что всё это заставило меня забыть о дремлющих неглубоко, выработанных войной, поведении и реакции завоевателя. И когда вернулись из леса женщины, ни одну из них не захотелось затащить в дом и насладиться её телом, даже в мыслях. А ведь я был не таким, не проходил мимо трофеев, если ими можно было попользоваться. На войне все меняются, по крайней мере большинство, и близость смерти или оружия, или близость поверженного врага вырабатывают другие привычки и правила, которые сильнее прежних. Ты уже не человек мирной профессии, ты — воин, охотник, безжалостный убийца, храбрец и трус, сентиментальный преступник и благородный защитник, неистово верящий в приметы и высшие силы, не доверяющий ни одному шороху.
— Ваш мальчик? — спросил я мужчину и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Не повезло вам — это мучение, когда рождаются такие дети. Разве кому-то хочется, чтобы его ребёнок был настолько беспомощен? Уж лучше бы таких сразу убивали.
Мужчина посмотрел на меня, словно я заговорил с ним на незнакомом языке.
— Мальчик не мой сын. Но он чей-то сын. Мы находим таких детей в лесу.
— В лесу? Их, что, бросают там всякие?… — и я назвал этих женщин грубым словом.
— Не думаю. Дети попадают в капкан.
— В капкан? В охотничий капкан?
Мужчина пожал плечами:
— Кто-то расставляет в лесу капканы, и дети в них попадают. Расставляют не люди — невидимые существа. Если бы мы знали, как освободить их из капкана, мы бы освободили. Но мы не знаем секрета капканов.
— А если не узнаете никогда? Это же всю жизнь всем мучение.
Мужчина опять меня не понял.
— Ну, кто-то хоть раз освободился из капкана? Может не нужно тратить время?
— Время? Мы кормим их, выносим погулять на улицу, ухаживаем за ними, помогаем жить, потом укладываем спать. Причём здесь время?
Теперь я его не понимал.
— Жизнь проходит, вот причём здесь время. Это же нужно всего себя посвятить таким, иначе не получится.
— Но он же в капкане? Как иначе? Если бы я попал в капкан, он помогал бы мне ...
Отрывок из книги: О Л С. «Снег или соло, мой друг».
https://ridero.ru/books/sneg/
