Между строк

К 90-летию Геннадия Айги: в новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с поэтом и переводчиком Алёшей Прокопьевым стихотворение 2003 года и то, как в нём сказываются главные особенности поэтики Айги. О чём это — о прощании или о продолжении? Какую роль у Айги играют снег, лес, поле? Как работают в его стихах фольклорное и национальное — и как они связаны с Целаном и барокко?

Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало

Геннадий Айги
«Снова — в снега»

А вы запеваете — а я удаляюсь
постепенно в снега (как когда-то: фигурою
темнеющей в сумерках
где-то всё дальше) и сломанная доска выступает
там — средь развалин
в брошенной хижине (пели шептались
потом
плакали очень давно — а оказывается
для
счастья немало) и далее лес
словно
во сне
открывается — и вы запеваете
(хотя — и не надо бы
ибо ведь всё уже кончено)
вы продолжаете
(а ведь и без нас глубоко уже зреет
золотом поблёскивая
вечность)
вы продолжаете
всё приглушённее
петь

2003

В новом выпуске Лев Оборин обсуждает с филологом и культурологом Константином Богдановым знаменитое стихотворение Игоря Северянина: его изучают в школе, оно говорит о доброте и сентиментальности, оно может быть близко и ребёнку, и академику, и Владимиру Маяковскому. Как работает этот простой и моментально запоминающийся текст — и так ли уж он прост? Можно ли назвать «В парке плакала девочка», о котором Богданов написал и опубликовал целую книгу, лучшим стихотворением Северянина, как оно соотносится с репутацией и славой поэта — и почему именно такая тройка действующих лиц (девочка, папочка и ласточка) обеспечивают стихам успех?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало

Игорь Северянин
«В парке плакала девочка» 

Всеволоду Светланову

В парке плакала девочка: «Посмотри-ка ты, папочка,

У хорошенькой ласточки переломлена лапочка, —

Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю»...

И отец призадумался, потрясённый минутою,

И простил все грядущие и капризы, и шалости

Милой, маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.

1910

В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин говорит с филологом Михаилом Свердловым об одном из самых известных советских стихотворений — «Смерти пионерки» Эдуарда Багрицкого. Понимали ли те, кто включал эти стихи в школьную программу, о чём в них на самом деле говорится? Кто ведёт борьбу за пионерку накануне её смерти — и как в этом стихотворении работает древняя мифологическая основа? Наконец, верна ли заманчивая идея о перекличке «Смерти пионерки» с другим страшным, но не таким серьёзным стихотворением — «Карасём» Николая Олейникова?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало

Эдуард Багрицкий
«Смерти пионерки»

Текст стихотворения тут:
https://ru.wikisource.org/wiki/Смерть_пионерки_(Багрицкий)

1932

В этом выпуске Лев Оборин и Варвара Бабицкая обсуждают одну из картотек Льва Рубинштейна — и говорят о том, как устроен рубинштейновский метод и что такое московский концептуализм (а ещё — почему его называли романтическим). Почему поэт перечисляет именно сны, а не что-нибудь другое? Как Рубинштейн перерабатывает Набокова — и свои собственные ранние тексты? Это вообще о сновидениях — или о литературе, или о жизни и смерти?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало

В выпуске использовано авторское чтение Льва Рубинштейна, записанное для проекта «Арзамас» (https://arzamas.academy/mag/1010-rubinshtejn). В оформлении использована фотография Сергея Леонтьева, сделанная для проекта InLiberty.

Лев Рубинштейн
«С четверга на пятницу»

Текст здесь: 
http://www.vavilon.ru/texts/rubinstein/1-4.html

1985

В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин разговаривает с поэтом Русланом Комадеем о написанном в 1986 году «Землетрясении в бухте Цэ» — одном из самых известных стихотворений поэта-метареалиста Алексея Парщикова. Как читать это эротико-мистическое стихотворение, почему в нём постоянно меняется ритм, можно ли идентифицировать бухту Цэ — и какие ассоциации даёт дата создания текста? И что же такое метареализм и его основной троп — метаметафора, она же метабола?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
 

Алексей Парщиков
«Землетрясение в бухте Цэ» 

                                Евгению Дыбскому

Утром обрушилась палатка на

меня, и я ощутил: ландшафт

передернулся, как хохлаткина

голова.
 

Под ногой пресмыкался песок,

таз с водой перелетел меня наискосок,

переступил меня мой сапог,

другой — примеряла степь,

тошнило меня так, что я ослеп,

где витала та мысленная опора,

вокруг которой меня мотало?
 

Из-за горизонта блеснул неизвестный город,

и его не стало.
 

Я увидел — двое лежат в лощине

на рыхлой тине в тени,

лопатки сильные у мужчины,

у неё — коралловые ступни,

с кузнечиком схожи они сообща,

который сидит в золотистой яме,

он в ней времена заблуждал, трепеща,

энергия расходилась кругами.

Кузнечик с женскими ногами.

2008
 

Отвернувшись, я ждал. Цепенели пески.

Ржавели расцепленные товарняки.
 

Облака крутились, как желваки,

шла чистая сила в прибрежной зоне,

и снова рвала себя на куски

мантия Европы — м.б., Полоний

за ней укрывался? — шарах! — укол!
 

Где я? А на месте лощины - холм.
 

Земля — конусообразна

и оставлена на острие,

острие скользит по змее,

надежда напрасна.

Товарняки, словно скорость набирая,

на месте приплясывали в тупике,

а две молекулярных двойных спирали

в людей играли невдалеке.
 

Пошел я в сторону от

самозабвенной четы,

но через несколько сот

метров поймал я трепет,

достигший моей пяты,

и вспомнилось слово Rabbit.

И от чарующего трепетания

лучилась, будто кино,

утраченная среда обитания,

звенело утраченное звено

между нами и низшими:

трепетал Грозный,

примиряя Ламарка с ящерами,

трепетал воздух,

примиряя нас с вакуумом,

Аввакума с Никоном,

валуны, словно клапаны,

трепетали. Как монокино

проламывается в стерео,

в трепете аппарата

новая координата

нашаривала утерянное.

Открылись дороги зрения

запутанные, как грибницы,

я достиг изменения,

насколько мог измениться.

Я мог бы слямзить Америку —

бык с головой овальной, —

а мог бы стать искрой беленькой

меж молотом и наковальней.

Открылись такие ножницы

меж временем и пространством,

что я превзошёл возможности

всякого самозванства —

смыкая собой предметы,

я стал средой обитания

зрения всей планеты.

Трепетание, трепетание...
 

На бледных холмах Азовья

лучились мои кумиры,

трепетали в зазоре

мира и антимира.

Подруги и педагоги,

они псалмы бормотали,

тренеры буги-вуги,

гортани их трепетали:

«Распадутся печати,

вспыхнут наши кровати,

птица окликнет трижды,

останемся неподвижны,

как под новокаином

на хрупкой игле.

Господи, помоги нам

устоять на земле».
 

Моречко — паутинка,

ходящая на иголках, —

немножечко поутихло,

капельку поумолкло.
 

И хорда зрения мне протянула

вновь ту трепещущую чету,

уже совпадающую с тенью стула,

качающегося на свету

лампы, заборматывающейся от ветра...

А когда рассеялись чары,

толчки улеглись и циклон утих,

я снова увидел их —

бредущую немолодую пару,

то ли боги неканонические,

то ли таблицы анатомические...
 

Ветер выгнул весла из их брезентовых брюк

и отплыл на юг.

1986

В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с поэтом, филологом, историком блокадной литературы Полиной Барсковой стихотворения Геннадия Гора — автора, чьи блокадные стихи были открыты только в 2000-е и перевернули представление о том, как можно было писать о ленинградской катастрофе. Как получилось, что незаметный, «навеки напуганный» Гор стал важнейшим поэтом Блокады, можно ли отделить в его стихах реальность от жуткой фантасмагории, справедливо ли считать его «последним обэриутом»?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало

Геннадий Гор

***

Здесь лошадь смеялась и время скакало.

Река входила в дома.

Здесь папа был мамой,

А мама мычала.

Вдруг дворник выходит,

Налево идёт.

Дрова он несёт.

Он время толкает ногой,

Он годы пинает

И спящих бросает в окно.

Мужчины сидят

И мыло едят,

И невскую воду пьют,

Заедая травою.

И девушка мочится стоя

Там, где недавно гуляла.

Там, где ходит пустая весна,

Там, где бродит весна.

1942

К 150-летию Валерия Брюсова: в этом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с филологом, приглашённым профессором Принстонского университета Олегом Лекмановым позднее брюсовское стихотворение из сборника «Mea». Откуда к Брюсову, вечному первопроходцу, пришла идея вложенности миров, которую обсуждали и серьёзные физики, — и как она согласуется с ленинским диаматом? Каково было в 1920-е годы положение Брюсова, принявшего Октябрьскую революцию основоположника символизма, и почему в конце жизни он стал заново учиться у младших поэтов?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Герман Семин, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало


Валерий Брюсов
«Мир электрона»

Быть может, эти электроны —
Миры, где пять материков,
Искусства, знанья, войны, троны
И память сорока веков!

Еще, быть может, каждый атом —
Вселенная, где сто планет;
Там всё, что здесь, в объеме сжатом,
Но также то, чего здесь нет.

Их меры малы, но всё та же
Их бесконечность, как и здесь;
Там скорбь и страсть, как здесь, и даже
Там та же мировая спесь.

Их мудрецы, свой мир бескрайный
Поставив центром бытия,
Спешат проникнуть в искры тайны
И умствуют, как ныне я;

А в миг, когда из разрушенья
Творятся токи новых сил,
Кричат, в мечтах самовнушенья,
Что бог свой светоч загасил!

1922

В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с филологом, доцентом Сорбонны Дарьей Синичкиной поэму Николая Клюева «Медный кит», вышедшую в 1918 году в составе одноимённой книги. Один из «новокрестьянских поэтов», пользовавшийся репутацией глубокого знатока потайной народной культуры, Клюев после 1917 года представил свой вариант революционной поэтики — возможно, не менее радикальный, чем у футуристов. Как в «Медном ките» сочетаются эклектические образы, отсылки к западноевропейской культуре и славянской мифологии, зачем Клюеву столько редких слов, при чём здесь поэзия Есенина и почему, собственно, поэма так называется?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Герман Семин, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
 

Николай Клюев
«Медный кит» 

http://klyuev.lit-info.ru/klyuev/stihi/stih-328.htm 

1919

В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с литературоведом Ильёй Кукулиным «Человеческий манифест» Юрия Галанскова — бунтарскую поэму, ставшую гимном поэтических чтений у памятника Маяковскому в 1960 году. Кем был Галансков — поэт и диссидент, погибший в лагере? Как революционные призывы в его поэме сочетаются с его политической пацифистской программой? Чем были в то время чтения у памятника Маяковскому — и как поэтика Маяковского сказывается в «Человеческом манифесте»?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало

Юрия Галанскова
«Человеческий манифест» 

1

Все чаще и чаще в ночной тиши
вдруг начинаю рыдать.
Ведь даже крупицу богатств души
уже невозможно отдать.
Никому не нужно:
в поисках Идиота
так намотаешься за день!
А люди идут, отработав,
туда, где деньги и бляди.
И пусть.
Сквозь людскую лавину
я пройду, непохожий, один,
как будто кусок рубина,
сверкающий между льдин.
Не-бо!
Хочу сиять я;
ночью мне разреши

на бархате черного платья
рассыпать алмазы души.

2

Министрам, вождям и газетам — не верьте!
Вставайте, лежащие ниц!
Видите, шарики атомной смерти
у мира в могилах глазниц.
Вставайте!
Вставайте!
Вставайте!
О, алая кровь бунтарства!
Идите и доломайте
гнилую тюрьму государства!
Идите по трупам пугливых
тащить для голодных людей
черные бомбы, как сливы,
на блюдища площадей.

3

Где они —
те, кто нужны,
чтобы горло пушек зажать,
чтобы вырезать язвы войны
священным ножом мятежа.
Где они?
Где они?
Где они?
Или их вовсе нет? —
Вон у станков их тени
прикованы горстью монет.

4

Человек исчез.
Ничтожный, как муха,
он еле шевелится в строчках книг.
Выйду на площадь
и городу в ухо
втисну отчаянья крик!
А потом, пистолет достав,
прижму его крепко к виску...
Не дам никому растоптать
души белоснежный лоскут.
Люди!
уйдите, не надо...
Бросьте меня утешать.

Все равно среди вашего ада
мне уже нечем дышать!
Приветствуйте Подлость и Голод!
А я, поваленный наземь,
плюю в ваш железный город,
набитый деньгами и грязью.

5

Небо! Не знаю, что делаю...
Мне бы карающий нож!
Видишь, как кто-то на белое
выплеснул черную ложь.
Видишь, как вечера тьма
жует окровавленный стяг...
И жизнь страшна, как тюрьма,
воздвигнутая на костях!
Падаю!
Падаю!
Падаю!
Вам оставляю лысеть.
Не стану питаться падалью —
как все.
Не стану кишкам на потребу
плоды на могилах срезать.
Не нужно мне вашего хлеба,
замешанного на слезах.
И падаю, и взлетаю
в полубреду,
в полусне.
И чувствую, как расцветает
человеческое
во мне.

6

Привыкли видеть,
расхаживая
вдоль улиц в свободный час,
лица, жизнью изгаженные,
такие же, как и у вас.
И вдруг, —
словно грома раскаты
и словно явление Миру Христа,
восстала
растоптанная и распятая
человеческая красота!
Это — я,
призывающий к правде и бунту,

не желающий больше служить,
рву ваши черные путы,
сотканные из лжи!
Это — я,
законом закованный,
кричу Человеческий манифест, —
И пусть мне ворон выклевывает
на мраморе тела
крест.

1960

В этом выпуске Лев Оборин обсуждает с литературоведом Марком Липовецким самое знаменитое стихотворение Беллы Ахмадулиной. Его прославила «Ирония судьбы» Эльдара Рязанова — но там оно звучит без двух строф в начале, и это роковым образом искажает смысл. О каком предательстве друзей писала 22-летняя Ахмадулина, почему друзья уходят «который год» и всё же на мгновение возвращаются, как эти стихи связаны с Пастернаком и Заболоцким и почему одинокому поэту необходимо уйти в лес?

Над выпуском работали:

Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало

***

По улице моей который год

звучат шаги — мои друзья уходят.

Друзей моих медлительный уход

той темноте за окнами угоден.
 

Запущены моих друзей дела,

нет в их домах ни музыки, ни пенья,

и лишь, как прежде, девочки Дега

голубенькие оправляют перья.
 

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх

вас, беззащитных, среди этой ночи.

К предательству таинственная страсть,

друзья мои, туманит ваши очи.
 

О одиночество, как твой характер крут!

Посверкивая циркулем железным,

как холодно ты замыкаешь круг,

не внемля увереньям бесполезным.
 

Так призови меня и награди!

Твой баловень, обласканный тобою,

утешусь, прислонясь к твоей груди,

умоюсь твоей стужей голубою.
 

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,

на том конце замедленного жеста

найти листву, и поднести к лицу,

и ощутить сиротство, как блаженство.
 

Даруй мне тишь твоих библиотек,

твоих концертов строгие мотивы,

и — мудрая — я позабуду тех,

кто умерли или доселе живы.
 

И я познаю мудрость и печаль,

свой тайный смысл доверят мне предметы.

Природа, прислонясь к моим плечам,

объявит свои детские секреты.
 

И вот тогда — из слёз, из темноты,

из бедного невежества былого

друзей моих прекрасные черты

появятся и растворятся снова.

1959